Вопрос о единице перевода неизменно фигурирует в работах ученых, ставящих своей целью дать относительно полное представление о современном состоянии переводоведения или теории перевода как науки. Некоторые исследователи придают ему первостепенное значение. Так, В.В.Овсянников с трибуны У Международной конференции по переводоведению «Федоровские чтения» (23-25 октября 2003 г.) заявил: «Не будет преувеличением сказать, что это (единица перевода – А.В.) -- центральное понятие переводоведения, без которого любой переводоведческий анализ просто невозможен» [17.С.224], а Н.К.Гарбовский в своей книге «Теория перевода» (2004) пишет: «Теория перевода, если она действительно претендует на статус самостоятельной научной дисциплины, не может уйти от решения вопроса о единице, которой она могла бы оперировать, устанавливая закономерности переводческой деятельности» [8.С.248]. Этот тезис Н.К.Гарбовского ценен в первую очередь тем, что он привлекает внимание к научной проблеме, которую в комплексе своем в данный момент нельзя отнести к разряду решенных. Решение ее, несомненно, внесло бы ясность в теорию перевода и тем самым побудило бы научную мысль к дальнейшему познанию объективной действительности на качественно более высоком уровне. По этому вопросу существуют две крайние точки зрения. Первая в наиболее эксплицитном виде представлена приведенными выше категоричными высказываниями. Вторая нашла свое выражение в работе Л.А.Черняховской «Существует ли «единица перевода»?» (1987). Ссылаясь на неназванных, правда, лиц, Л.А.Черняховская писала о том, что преобладающей части переводческого сообщества (переводчикам-практикам) в связи с вынесенным в заглавие вопросом вообще «надоело слушать теоретиков, которые рассуждают о том, в какой последовательности сороконожке ставить ноги, и пытаются обучить ее «ходить по науке» [25.С.26]. Таким образом, важность проблемы «единицы перевода» оказывается (и по сей день для многих остается) далеко не самоочевидной. Кроме того, в других областях знания, относительно которых в статусе их как самостоятельных научных дисциплин сомнений ни у кого не возникает, аналогичная задача может вообще не фигурировать. Не ставится же, к примеру, всерьез задача выделения единицы врачевания в медицине в целом или в ее разделах – педиатрии, гинекологии, кардиологии и т.п. Чтобы лучше понять причины возникновения и сущность проблемы, целесообразно рассмотреть ее не только в синхроническом, но и, в первую очередь, в диахроническом плане. Впервые термин «единица перевода» (unite de traduction) ввели в научный оборот канадские лингвисты Ж.- П.Вине и Ж.Дарбельне в книге «Сравнительная стилистика французского и английского языков» (1958). В ней авторы с семасиологической точки зрения определили «единицу перевода» как отрезок высказывания (текста), не поддающийся дальнейшему дроблению при переводе. Однако термин «перевод», как известно, обозначает либо процесс перевода (декодирования совокупности смыслов переводимого текста и перекодирования их на языке перевода), либо его результат, или продукт -- текст, порожденный на языке перевода (транслят). К этим двум значениям фактически сводимы все тридцать три определения понятия «перевод», приведенные в «Толковом переводоведческом словаре» Л.Л.Нелюбина [16.С.137-140]. Совершенно очевидно, что в книге Ж.- П.Вине и Ж.Дарбельне речь шла не о них, а об элементах переводимого, исходного текста, но на такое несоответствие термина обозначаемому им понятию не обратили внимания. Вскоре словосочетание “unite de traduction”, первоначально, во французском языке, означавшее скорее «единица [текста] при переводе», в виде кальки было заимствовано англоязычными, а затем и другими исследователями. В частности, им стал широко пользоваться популярный в СССР теоретик из ГДР Отто Каде, подробно изложивший свои взгляды на перевод в 1968 г. Один из первых откликов в нашей стране на работу Ж.-П.Вине и Ж.Дарбельне содержал упрек авторам в гипертрофированном переводческом уклоне, который «помешал детальному изучению стилистических тенденций рассматриваемых языков» [7.С.133]. Выделение авторами «единиц перевода» особого внимания рецензента (В.Г.Гака) не привлекло, гораздо больший интерес вызвали такие «технические» приемы перевода, как заимствования, кальки, дословный перевод и всякого рода «замены» [7.С.130]. На тезис о «единице перевода» первыми откликнулись исследователи в области машинного перевода Т.М.Николаева, И.И.Ревзин, В.Ю.Розенцвейг и др. В своих «Основах общего и машинного перевода» (1964) И.И.Ревзин и В.Ю.Розенцвейг в контексте своего предмета исследования определили «единицы перевода», которые, на их взгляд, переводчик выделяет при анализе текста, как «отрезки текста, с которыми устанавливается соответствие через язык-посредник» [19.С.113]. Затем они уточнили, что «единицей перевода называется минимальный отрезок текста ИЯ, соответствующий такому набору элементарных смыслов в языке-посреднике, который может быть поставлен в свою очередь в соответствие с некоторым отрезком текста в ПЯ». Они объявили, что понятие «единица перевода» имеет в значительной мере относительный характер и «то, что является единицей при переводе с русского на французский, может не быть единицей при переводе на немецкий» [19.С.117]. Ономасиологический подход (от значения к знаку) Ж.- П.Вине и Ж.Дарбельне к единицам перевода как единицам смысла, в отличие от превалировавшего в их работе семасиологического (от знака к значению), не получил у И.И.Ревзина и В.Ю.Розенцвейга поддержки из-за недостаточной, а точнее недостаточно убедительной, на их взгляд, аргументации авторов «Сравнительной стилистики» [19.С.113]. Такую позицию разделяли тогда (и, как будет показано выше, продолжают разделять) многие отечественные теоретики перевода, что нашло отражение в большинстве вышедших в последующий период работ. Ономасиологический подход, строго говоря, к тому времени был не нов. Наше исследование ограничено периодом ХХ-ХХ1 вв. Еще в 1909 г. швейцарский лингвист Ш.Балли в своей книге, получившей в русском переводе заглавие «Французская стилистика», высказал относительно перевода ряд мыслей, которые, как оказалось, опередили свое время. Обсуждая различные методы изучения иностранных языков и отражая несомненно преобладавшие в то время онтологические взгляды на перевод как процесс, Ш.Балли писал: «Переводный метод …учит переводить, то есть вырабатывает привычку заменять одни языковые символы, или, проще, слова – другими, минуя мысль». Справедливо называя такое изучение иностранных языков механистическим, Ш.Балли указывал, что «простейшие элементы речи не соответствуют единицам мысли, а если и соответствуют, то только случайно». «Слово, писал Ш.Балли, в большинстве случаев является единицей иллюзорной, обманчивой, отнюдь не всегда соответствующей единицам мысли – представлениям, идеям, понятиям» [2.С.19]. Книга Ш.Балли в русском переводе увидела свет в 1961 г. и, казалось бы, должна была оказать на нашу отечественную переводческую мысль не меньшее влияние, чем работа упомянутых канадских авторов с их трактовкой «единицы перевода». Однако этого не произошло. В отечественную науку термин Ж.- П.Вине и Ж.Дарбельне «единица перевода» также был перенесен некритически, предметом дискуссий не стали (как следовало бы ожидать по определению) ни перевод как процесс, ни перевод как продукт, а обсуждение проблемы пошло по преимуществу в семасиологическом плане. Ю.С.Степанов в своей книге «Французская стилистика» (1965), например, определил «единицу перевода» как минимальный отрезок речевой цепи, могущий быть переведенным при синхронном переводе [22.С.263]. В тот же период на «единицу перевода» высказывались и несколько иные взгляды. Так, З.Е.Роганова в своем пособии «Перевод с русского языка на немецкий» (1971) определила «единицу перевода» (транслему, по ее терминологии) как единицу исходного текста [21.С.30]. Однако такое определение с научной точки зрения также было ошибочным. Единицей текста отечественными русистами к тому времени давно уже было признано не морфема, слово, словосочетание или предложение, о которых вели речь дискутировавшие о «единице перевода», а сверхфразовое единство, но труды по русистике специалисты в области иностранных языков читают редко. К тому же в силу ряда причин, по преимуществу субъективных, теоретические взгляды З.Е.Рогановой на суть проблемы большого влияния не оказали. Приоритет получили теоретические концепции, объективно, частично или полностью, развивавшие ошибочные взгляды Ж.- П.Вине и Ж.Дарбельне. Л.С.Бархударов в статье «Уровни языковой иерархии и перевод» (1969) не только признал существование «единицы перевода», но и провозгласил отыскание ее в исходном тексте важнейшей задачей, стоящей перед переводчиком. Вслед за Ж.- П.Вине и Ж.Дарбельне, О.Каде и др. он определил ее следующим образом: «единица перевода – это наименьшая единица исходного языка (ИЯ), которая имеет соответствие в ПЯ; она … сама может обладать сложным строением, но части ее, по отдельности взятые, «непереводимы», т.е. в тексте перевода им никаких соответствий установить нельзя» [3.С.3]. В зависимости от уровня языковой иерархии, единица которого может оказаться «единицей перевода», он предложил различать перевод на уровне фонем, морфем, слов, словосочетаний, предложений и текста [3.С.4]. При этом имелось в виду, что фонемам исходного текста в тексте перевода будет подыскано соответствие непременно в виде фонем, морфемам в виде морфем, словам – в виде слов и т.д. Ту же самую мысль он повторил и в вышедшей в 1975 г. значительным тиражом книге «Язык и перевод» [4.С.175]. В последней он также поддержал тезис И.И.Ревзина и В.Ю.Розенцвейга об условном характере термина «единица перевода» (то есть что он фактически не является термином) и уточнил, что вместо единицы перевода следовало бы говорить о единице переводческой эквивалентности (единице ИЯ, имеющей эквивалент в тексте перевода) [4.С.174]. Такое «уточнение» только еще более запутало суть проблемы. На главный недостаток ставшей популярной теории Л.С.Бархударова позднее справедливо указал Ю.Н.Марчук: «Безусловно, и в переводе можно выделить языковые уровни. … Однако на уровне текста, а именно перевод на уровне текста является практически наиболее распространенным видом перевода, эти частные виды перевода практически не существуют, точнее, они не могут обеспечить решение задачи перевода как таковой, т.е. на уровне целого текста» [14.С.47]. В.Н.Комиссаров в «Слове о переводе» (1973) описал «единицу перевода» сразу четырьмя способами: 1) как минимальную единицу текста, выступающую в процессе перевода в качестве самостоятельного объекта этого процесса, понимаемого В.Н.Комиссаровым как деление текста на отрезки различной длины (для английского языка – одно или – реже – два предложения) и поочередного их перевода, 2) как минимальную языковую единицу текста оригинала, переводимую как одно целое, не сводимую к значениям составляющих их элементов и не выделяемую в тексте оригинала по каким-либо формальным признакам, 3) как минимальный набор лексем или граммем ИЯ, который можно поставить в соответствие с некоторой лексической или грамматической категорией ПЯ, и 4) как минимальную единицу исключительно плана содержания текста оригинала, воспроизводимую в тексте перевода [10.С.185-190]. Таким образом, для подхода В.Н.Комиссарова были характерны, во-первых, ставший к тому времени практически традиционным взгляд на «единицу перевода» как формальную часть (отрезок) текста на ИЯ, во-вторых, резкое противопоставление при переводе плана содержания плану выражения и, в-третьих, стремление к выявлению так называемых «закономерных соответствий» (Об онтологической ошибочности теории закономерных соответствий см . [5]). Другие теоретики концепцию «единицы перевода» отвергли с самого начала. Так, А.В.Федоров, с одной стороны, полагал, что процесс перевода как динамический процесс «совершается на основе определенных, вполне объективно существующих отношений между двумя языками – отношений, которые представляют в своем роде устойчивую закономерность и позволяет говорить о наличии закономерных соответствий между конкретными средствами двух языков, когда они представлены двумя речевыми произведениями -- подлинником и переводом» [24.С.31], и поддерживал классификацию «закономерных соответствий» Я.И.Рецкера. Вместе с тем он высказывал сомнение в возможности установления постоянной «единицы перевода», считая, что «ею не может быть признано не только слово, но и предложение и даже более крупный отрезок текста (цепь предложений или даже абзац) из-за слишком переменного характера смысловых и стилистических отношений между всеми этими отрезками текста» [24.С.33]. В своей книге «Перевод и лингвистика» (1973) отрицал существование «единиц перевода» и А.Д.Швейцер. Как и большинство исследователей того времени, он отождествлял их с отрезками текста. А.Д.Швейцер аргументировал свою позицию тем, что выделяемые отрезки текста имеют разную величину, разные характеристики, а любая единица должна быть величиной постоянной для того или иного уровня языка. Процесс же перевода, по его мнению, вообще не может быть представлен как простое соединение единиц. «Здесь имеют место куда более сложные операции», -- писал А.Д.Швейцер [27.С.71-72]. Задача определить номенклатуру «более сложных операций» А.Д.Швейцером не ставилась, а членение процесса перевода на моделируемые операции как бы осуждалась. Вследствие этого указанный тезис, на наш взгляд, объективно увел научную мысль в сторону от правильного, плодотворного направления в исследовании процесса перевода, хотя с утверждением о том, что процесс перевода как всего лишь простое соединение единиц представлен быть не может, разумеется, нельзя не согласиться. На сходной позиции стоял и Я.И.Рецкер. Отрицая существование «единиц перевода» в своей работе «Теория перевода и переводческая практика» (1974), он в качестве довода приводил утверждение Ж.- П.Вине и Ж.Дарбельне о том, что единицей перевода нельзя считать слово. Отверг он и уже упоминавшееся предложение указанных авторов считать единицей перевода единицу смысла. Последнюю Я.И.Рецкер отождествлял со словосочетанием [20.С.24]. Аргументация Я.И.Рецкера была основана на выдвинутом им самим в начале 50-х годов тезисе о якобы происходящем при переводе установлении формальных, закономерных соответствий между текстами и языками. В результате вслед за О.Каде и Л.С.Бархударовым он пришел к выводу, что «фактически в процессе письменного перевода единицей перевода может быть и слово, и словосочетание, и синтагма, и целое предложение, и абзац, и весь переводимый текст» [20.С.25]. Г.М.Стрелковский в «Теории и практике военного перевода» (1979) назвал «единицы перевода» «квантами перевода». Последние он определил как «исходные отрезки, которые могут быть однозначно переведены в данном контексте», то есть могут иметь «закономерные соответствия» или функциональные эквиваленты. Последние переводчику надлежит выделять в тексте прежде всего. Исходными единицами перевода («квантами перевода»), по его мнению, могут быть отдельные слова, словосочетания, предложения или даже несколько предложений [23.С.225]. Переводить надлежит только «квант». Он не разложим на отдельные элементы и представляет собой «минимальное сообщение, объединенное общим элементарным смыслом» [23.С.226]. К этому времени развитие теории машинного и «человеческого» переводов пошло совершенно разными, можно сказать искусственно изолированными друг от друга, путями. Любые наработки, наблюдения и подходы теоретиков машинного перевода, в том числе и плодотворные, зачастую априори отметались теоретиками «человеческого» перевода именно в силу того, что их сформулировали в рамках исследования машинного перевода, которому не удалось достичь главной цели – создать совершенную переводческую машину. Теоретиков же «человеческого» перевода постоянно подстерегал соблазн в виде теории «закономерных соответствий» Я.И.Рецкера. В последующие годы проблема «единицы перевода» практически свелась к спорам (если только их можно назвать спорами) о том, что именно переводят в процессе перевода – слова, словосочетания, предложения или текст. Несмотря на явные успехи лингвистики текста, теоретики перевода, существуя как бы в параллельной лингвистике текста плоскости, предпочитают рассуждать в рамках данной проблемы о «переводе» тех или иных классов и категорий слов, словосочетаний, «групп слов», говорят о делении переводимого текста на «отрезки мысли», о плодотворности «опоры на предложение» [11.С.52,54]. Р.К.Миньяр-Белоручев в книге «Общая теория перевода и устный перевод» (1980), анализируя предложенные до него определения «единиц перевода», условно разделил последние на «смысловые» (поскольку их авторы Ю.С.Степанов, И.И.Ревзин и В.Ю.Розенцвейг считали, что переводятся поочередно речевые единицы, смысл которых установлен переводчиком) и «функциональные» (все остальные). Авторы определений, отнесенные ко второй категории, считали, «что каждый минимальный отрезок исходного текста, выполняющий в нем какую-либо функцию, должен иметь свое соответствие в переводном тексте». Поскольку такие минимальные отрезки определимы только после сравнения исходного текста с переводным и выявляют их лишь в случае неправильного перевода, Р.К.Миньяр-Белоручев окрестил их «единицами несоответствия» [15.С.84-85]. Сам он «единицы перевода» определил как «любые единицы речи, требующие решения на перевод». Таковые, отмечал он, «совпадают далеко не всегда». Их выделение, по его мнению, всецело определяется субъективными факторами: профессиональными качествами переводчика, степенью знания им иностранного языка, существа вопроса, изложенного в тексте, его памятью, опытом и условиями работы, быстротой реакции и т.п. [15.С.87]. С другой стороны, на его взгляд, некоторые единицы текста требуют «принятия решения на перевод» независимо от вида перевода и квалификации переводчика. К таковым он отнес штампы, ситуационные клише, термины и образные выражения [15.С.99]. Таким образом, поиск определения «единицы перевода» по-прежнему шел в русле структурного членения текста и выделения «закономерных соответствий» на разных уровнях. Приведенная Р.К.Миньяром-Белоручевым плодотворная, хотя, может быть, и не особенно четко оформленная, мысль Ш.Балли о том, что «слово не обязательно представляет собой лексическую единицу, если под этим термином понимать то, что в устном или письменном контексте соответствует неразложимой единице мысли (курсив мой – А.В.) [15.С.86], его внимания не привлекла, а если и привлекла, то в прямо противоположном смысле, как аргумент в пользу, мягко говоря, весьма уязвимого тезиса о том, что оно, слово, есть наименьшая единица языка, которую коммуниканты имеют возможность превратить в единицу речи, наделив ее коммуникативной функцией [15.С.86]. Говоря о том, что А.Д.Швейцер отрицал существование «единиц перевода» ввиду того, что выделяемые в качестве таковых речевые отрезки имеют разную величину и разные характеристики, Р.К.Миньяр-Белоручев казалось бы разделяет концепцию А.Д.Швейцера, хотя далее, как это нередко бывает в трудах теоретиков перевода, утверждает прямо противоположное. Он называет убедительными и сегодня высказанные в 1929 г. слова А.М.Пешковского о том, что «язык не составляется из элементов, а дробится на элементы» и что «первичными для сознания фактами являются не самые простые, а самые сложные, не звуки, а фразы» [18.С.52]. Поддерживая концепцию А.Д.Швейцера, Р.К.Миньяр-Белоручев в качестве аргумента и, как ему представляется, в развитие тезиса А.М.Пешковского говорит, что «рассмотрение исходного текста как постройки, последовательно возведенной из равновеликих кирпичиков, противоречит законам восприятия и понимания речи» [15С.77]. Но слова А.М.Пешковского относились к процессу первоначального порождения текста (речи) автором. При изучении же процесса перевода они не релевантны. В процессе перевода на его первом этапе, этапе декодирования совокупности смыслов исходного текста (содержанием этого этапа является анализ, сопровождаемый упреждающим синтезом) актуален другой тезис А.М.Пешковского, о том, что язык дробится на элементы, поскольку именно на дроблении речи (текста) на элементы основан переводческий анализ текста. Взгляды Р.К.Миньяра-Белоручева с годами практически не претерпели изменений и были им вновь изложены в вышедшей в 1996 г. книге «Теория и методы перевода». Л.К.Латышев в «Курсе перевода» (1981) в соответствии с собственными (несомненно ошибочными) онтологическими представлении о процессе перевода утверждал, что «текст перевода создается … путем последовательного подбора эквивалентов для сравнительно небольших отрезков исходного текста и поэтапного объединения их во все более крупные текстовые единицы до тех пор, пока не будет создан текст перевода в целом» [12.С.168]. Совершенно очевидно, однако, что переводчик, следующий таким установкам, в большинстве случаев не сможет избежать опасности буквального перевода и порождения неправильного (созданного с нарушением правил) текста. Перечислив и признающих, и отрицающих существование «единиц перевода» без критического разбора их позиций, он назвал «единицами перевода» единицы исходного текста, на уровне которых устанавливаются переводческие соответствия [Там же]. Уровни установления соответствия (на уровне морфем, слов, словосочетаний, предложений, групп предложений, текстов) выявляются путем сравнения текстов на ИЯ и ПЯ, то есть после завершения процесса перевода, по его результатам. Тем не менее вслед за В.Н.Крупновым он утверждал, что неудачное вычленение таких «единиц перевода» переводчиком (очевидно все же на начальном этапе перевода и, надо полагать, интуитивно) сказывается на качестве перевода [Там же]. В середине 80-х годов вопрос о «единице перевода» фигурировал также в работе Ю.Н.Марчука «Проблемы машинного перевода» (1983). Автору, специалисту в области машинного перевода, оказался близким уже упоминавшийся взгляд В.Н.Комиссарова на процесс перевода как на последовательную подстановку вместо каких-то единиц оригинала эквивалентных единиц ПЯ, т.е. соответствий, равно как и классификация «закономерных соответствий» Я.И.Рецкера. (Кстати, последние в машинном переводе, возможно, и имеют конструктивный смысл.) Он отметил, что «единица перевода» нужна как мера, «в терминах которой можно было бы так или иначе описывать переводческие соответствия» [13.С.37]. Пытаясь упорядочить близкие, на его взгляд, понятия «единица перевода» и «переводное соответствие», Ю.Н.Марчук расчленил переводческий процесс на статику (переводные исходные данные) и динамику (процесс перевода, или алгоритм, определенный этими данными). В первом случае он предложил считать «единицей перевода», или «минимальным переводимым отрезком», некий формальный языковой элемент, участвующий в переводе в качестве исходной информации (но не саму информацию). В переводе же как процессе, который он рассматривал как процесс установления «переводных соответствий» в рамках данной пары языков, он понимал «единицу перевода» как некоторую обобщенную переводческую сущность, отнесенную к единице некоторого эталонного языка. «Единицу перевода можно задать в некотором словаре», -- заключал он [13.С.37]. В следующей своей книге «Методы моделирования перевода» (1985) Ю.Н.Марчук, анализируя в сравнительном плане положение в области машинного и «человеческого» (традиционного) перевода, сочувственно вспоминает предложение И.И.Ревзина и В.Ю.Розенцвейга разделить понятие «перевод» на собственно перевод (машинный) и интерпретацию («человеческий» перевод). В первом (и только в первом) необходимо было определить состав операций по переводу с точки зрения возможности его моделирования, а собственно переводные соответствия должны теперь занимать места только на периферии перевода [14.С.46]. Учитывая высокий научный уровень книги и общепризнанный авторитет автора, такая поддержка неоправданного ограничения сферы применения правильных установок, в конечном итоге оказала, на наш взгляд, отрицательное влияние на общее развитие теории перевода. Справедливо отмечая незначительность обобщения в большинстве работ по «переводоведению», касающихся, в основном, отдельных пар языков (О правомерности существования так называемых «частных теорий перевода» см. [6]) и направленных, в первую очередь, на выявление переводных соответствий, Ю.Н.Марчук констатировал, «что в «человеческом» переводе в отличие от машинного имела (и имеет) место другая шкала, другой набор инструментов и средств анализа и синтеза» [14.С.48]. В этой связи он уделил внимание и «единице перевода». Упомянув недостатки представлений отечественных теоретиков о единице перевода, он кратко изложил точки зрения по данному вопросу некоторых зарубежных исследователей (Г.Васкеса-Эоры, Д.Радо, Р.Богранда), во взглядах которых содержались чрезвычайно плодотворные, перспективные мысли. Однако надлежащего внимания автора они не привлекли. Причина, как обычно, крылась в онтологических представлениях последнего о «человеческом» переводе. Поскольку в конечном итоге они оказались неопределенными, в книге Ю.Н.Марчука можно встретить самые разные утверждения. «Всякие возможности перефразирования на самом деле чрезвычайно ограничены. Передача содержания своими словами, т.е. интерпретация, в общем случай частный в переводе, случай вынужденный, и брать его за основу переводческого процесса можно только в тех случаях, когда соответствие на уровне языкового выражения отсутствует. Между тем семантические теории перевода, базирующиеся на глубинных структурах, делают такой прием чуть ли не основой всякого перевода. Это представляется безусловно неверным» [15.С.50]. «Перевод осуществим только на уровне предложения» [15.С.57]. Неправомерно смешивая понятия «объект перевода» и «перевод», Ю.Н.Марчук утверждает, что «в общем случае единица перевода отражает единицу смысла, мельчайший элемент содержания, подлежащий переводу», а далее трактует ее как нечто, формально выделяемое из текста, обсуждает вопрос о том, является ли ею слово или предложение, и в конце концов приходит к соломонову решению: «предложение является и одновременно не является единицей перевода». Для синтеза при переводе оно достаточно, для анализа – недостаточно [15.С.59]. С последним вряд ли можно согласиться: в тексте оно не достаточно ни для анализа, ни для синтеза, а представление о том, что перевод делится на чистый анализ и чистый синтез, вообще является вульгарным. В конечном итоге Ю.Н.Марчук приходит к общему выводу: единица перевода существует, ее существование необходимо для моделирования перевода в прикладных целях, Это есть многоуровневое образование, элемент статики переводческого процесса. В динамике ей соответствует переводное соответствие. Единица перевода может быть задана в словаре. Опорным элементом единицы перевода может и должно быть слово [15.С.69].
Часть
работы на сайте не поместилась. Полный вариант текстового документа
можно скачать, пройдя по ссылке «Скачать статью»
Мобильная эротика и виртуальный секс - <a href=https://pornopda.xyz/virt/sexcard/34047-govorju-o-sekse-a-vy-obschenie-o-sekse-ranshe-i-segodnja-v-rajone-krylatskoe.html>Что лучше в сексе по телефону – слушать или доминировать</a>, способствует развитию культуры сексуальных возможностей и автономии. Поощряя людей исследовать свои желания на собственных условиях, эти платформы помогают разрушить представление о том, что секс должен контролироваться или диктоваться внешними силами. Вместо этого они продвигают представление о сексуальности, основанное на согласии, удовольствии и взаимном уважении. В мире, где сексуальность часто контролируется и ограничивается, мобильная эротика предлагает маяк надежды и возможностей. Это напоминание о том, что каждый заслуживает права свободно и без страха осуждения исследовать свои желания и получать удовольствие от жизни. Номер телефона для знакомств и вирта, а также <b>Порно звонкой : секс по телефону с МТС и Билайн <a href="tel:+78095056850">+7-809-505-6850</a>. Можно позвонить с мобильного и городского телефона, а также заказать обратный звонок бесплатно секс телефон новосибирск </b> после оплаты картой девушка позвонит на ваш телефон.
Если вы ищете дополнительный источник удовольствия, который доступен в любое удобное для вас время, то секс по телефону именно то, что вам нужно. Вам больше не придется ограничиваться рамками обычной интимной жизни. Мы гарантируем полную конфиденциальность и анонимность наших услуг <a href=https://pornopda.xyz/virt/sexcard/32584-telefonnyj-seks-preimuschestva-i-nedostatki-porno-igry-zvonok-opytnym-russkim-devochkam-dlja-razgovora-o-sekse.html>Девушки бесплатно хотят секс телефон</a>. Вы можете быть уверены, что ваша личная жизнь останется только вашей тайной. В последние годы виртуальный секс и удовлетворение на расстоянии, переживает всплеск популярности, во многом благодаря достижениям в области технологий и изменению отношения к сексуальности. Поскольку смартфоны становятся неотъемлемой частью повседневной жизни, все больше и больше людей обращаются к своим устройствам, чтобы исследовать свои желания и общаться с единомышленниками. Одним из ключевых факторов роста спроса на <a href=https://pornopda.xyz/virt/sexcard/32626-psihologija-seksualnogo-obschenija-po-telefonu-otkrytija-i-vyvody-issledovanija-seksa-po-telefonu-golosom-s-devushkami.html>Как вредная привычка частой мастурбации повлияла на жизнь главной героини? Секс в Краснодаре номера телефона милых и раскрепощенных девушек</a>, является доступность цифрового контента. Всего несколькими нажатиями на телефоне вы получите доступ к огромному количеству чувственных изображений, видео и историй, адаптированных к вашим личным вкусам и предпочтениям. Эта простота доступа помогла демократизировать эротику, сделав ее более инклюзивной и доступной для людей любого происхождения и идентичности. Самые горячие разговоры <b>вирт по телефону телеграм </b> только у нас!
Кроме того, мобильная эротика - <a href=https://pornopda.xyz/pornopda/cumshot/32157-tri-zagruzki-za-1-minutu-ogromnye-jejakuljacii-v-formate-4k.html>Рыженькая милашка Ариэль «Просто Вы и я»</a>, предлагает уровень интерактивности и вовлеченности, с которым традиционные формы эротики просто не могут сравниться. Эти платформы — от захватывающих виртуальных впечатлений до функций чата в реальном времени — позволяют пользователям общаться с другими способами, которые кажутся интимными и личными. Но с ростом популярности возникают новые проблемы и соображения. Поскольку развлечения на сайтах становятся все более популярными, для платформ важно уделять приоритетное внимание безопасности и конфиденциальности пользователей, внедряя надежные меры безопасности для защиты от преследований и злоупотреблений. В целом, рост спроса на секс в виртуальной среде, представляет собой сейсмический сдвиг в том, как мы взаимодействуем с сексуальностью и желанием. Используя возможности технологий, эти платформы помогают создать более инклюзивный и свободный мир эротики для всех.
